Михаил Маришин - Звоночек 2[СИ, закончено]

— Ты это на что намекаешь? Ты это брось! А то привыкли, дай да дай! А как у самих спросить так сразу все моралистами становятся!

— Да понял я. Спасибо и на том.

Согласования ВАТО и исполкома Моссовета заняли всего один день, когда, торгуясь "за каждый грош", большие начальники выясняли кто, кому, когда и чего должен, но в результате, вроде, все остались довольны. И поехали по Москве грузовики с грозным приказом предисполкома сдать излишки средств освещения, а я прослыл гонителем советской культуры. В Большой театр ездил сам лично, забирать причитающееся. А через три дня на моё имя пришла анонимка. И ведь знали же, кому и куда писать! Заложили завхоза Большого свои же, больше некому, даже составив схемку, где провинившийся товарищ припрятал от народной власти излишки. Проверка поступившие сведения полностью подтвердила и пошёл хозяйственный гражданин по статье "саботаж", чтоб никому больше не повадно было. Ради этого и, самое главное, чтобы избежать в дальнейшем того, чтобы по недомыслию никто не получил на ровном месте увесистый срок, я позаботился, чтобы этот факт стал широко известен. С известными для меня последствиями. Ну и шут с ними, всё равно я богему никогда не жаловал.

Начало сентября 1933 года ознаменовалось для меня крупным скандалом. Вышло, наконец, постановление СНК "О вездеходах". Это было хорошо. Плохо было то, что там ни единым словом не упоминались советские заводы. Наоборот, автотракторному институту поручалось ознакомиться с передовым зарубежным опытом, провести конкурс и выбрать лучшую конструкцию переднего привода для отечественной промышленности. Пророка в своём отечестве, как известно, днём с огнём не сыскать. А, между прочим, этот самый институт уже занимался "своим" шарниром. Просто товарищ Важинский, стремясь "умыть" меня во что бы то ни стало, все силы направил на создание "трипода", всячески мешая мне заниматься "ураловским" ШРУСом. По человечески понятно, но куда мне было деваться? Пришлось пожаловаться в НАТИ, возбудив там интерес "умыть" ЗИЛ, который раз за разом заворачивал институтские разработки, опираясь исключительно на своё КБ. Корифеи отечественного автопрома тоже были не промах и, по мере появления первых обнадёживающих результатов, стали оттирать меня от создания шарнира. Видимо для того, чтобы ЗИЛом от него даже не пахло.

И вот, на тебе! Как гром среди ясного неба! Рожков и Важинский устроили мне натуральную истерику, получив известия о решении СНК по своим каналам из ВАТО. Хуже всего было то, что произошло это в самом конце рабочего дня, когда я, уставший, уже было собирался отправиться домой. Пришлось сделать морду кирпичом и вежливо послать товарищей, обратив их внимание, что работа всё равно уже идёт полным ходом и сворачивать её было бы просто глупо. Товарищи прониклись, но, чувствую, решили между собой избавиться от меня при первой же возможности.

В дурном расположении духа я покинул кабинет директора и проходя по коридорам правления вдруг услышал как кто-то на гармони играет до боли знакомую мелодию песни "На поле танки грохотали". Эффект был такой, будто меня ударили пыльным мешком по голове. Это что же выходит? Я тут не единственный попаданец? Поколебавшись немного, я всё-таки решил не паниковать раньше времени, а выяснить, с кем, собственно, я имею дело. Недолгие поиски привели меня не куда-нибудь, а к кабинету нашего доблестного танкиста-военпреда, что только усилило мои подозрения.

Надо сказать, что за две недели своей жизни на заводе, товарищ капитан успел всем проесть уже изрядную плешь своей дотошностью. При всём при этом, все попытки как-то полюбовно "договориться" проваливались с завидным постоянством. На контакт Бойко не шёл ни с кем и прослыл нелюдимым ворчуном, которого следует всячески избегать, ибо шут его знает, что у него на уме. Отказался он и от заводской жилплощади, которую предложил ему Рожков, дабы умерить ретивость танкиста, заявив, что ему и так положена отдельная квартира от наркомата обороны как инвалиду-орденоносцу. Надо только немного подождать. Посему, жил пока товарищ Бойко в своём собственном кабинете в здании заводского правления. При этом, никуда, кроме работы, не отлучался, ходил, разве что, в заводскую баню по воскресеньям.

Запнувшись перед дверью, я в нерешительности помедлил, думая, как начать разговор, но из-за отсутствия свежих идей, решил прицепиться к песне и постучал в дверь.

— Войдите, — недовольно откликнулся хозяин, прервав музицирование.

— Здравствуйте, товарищ Бойко, — вошёл я натянув как можно более располагающую маску на свою не слишком-то выразительную после всех передряг физиономию. — Вы, выходит, гармонист?

— Понемногу. Вы с каким вопросом? — судя по всему, эффект от моей улыбки получился прямо противоположным и военпред разом повернул всё в официальное русло.

— Да, собственно, только с одним, — стал играть я под дурачка. — Ещё раз послушать можно?

— Здесь у меня, товарищ лейтенант, не самодеятельность ни разу! Хотите гармонь послушать, так вон, идите в клуб.

— Эк ты меня изящно послал, — я престал строить гримасы, а Бойко подумал, наверное, что я обиделся.

— Да вы, товарищ лейтенант, не так поняли… — сказал он смущённо.

— Всё я правильно понял, — ответил я серьёзно. — А давай, я тебе спою? Может, и ты что поймёшь.

Решившись на провокацию я, тем не менее, не стал рисковать по крупному, а выбрал на ходу из множества известных мне вариантов песни тот, где отсутствовали всякие упоминания о более поздних "сущностях", которые ещё не появились к этому времени. Бойко выжидал, а я, налив себе из графина воды и прокашлявшись, неторопливо, как играл только что военпред, затянул.

Встаёт заря на небосклоне

И с ней встаёт наш батальон

Механик чем-то недоволен

В ремонт машины погружён

Военпред посмотрел на меня уже заинтересовано, взяв гармонь, пристроился на краешке стола и, со второго куплета, раздвинул меха. И понеслось, в открытое настеж по случаю тёплой погоды окно.

Башнёр с стрелком берут снаряды

В укладку бережно кладут

А командиры вынут карту

Атаки стрелку нанесут

Был дан приказ, ракеты взвились

Прошла команда "заводи!"

Моторы разом запустились

И танки смело в бой пошли

Наш экипаж отважно дрался

Башнёр последний диск подал

Вокруг снаряды близко рвались

Один по нам почти попал

Ревела, лязгала машина

Осколки сыпались на грудь

Прощай родная, успокойся

И про меня навек забудь

Куда механик торопился

Зачем машину быстро гнал

На повороте он ошибся

И пушку с борта прозевал

Тут в танк ударила болванка

Прощай родимый экипаж

Четыре трупа возле танка

Дополнят утренний пейзаж

Машина пламенем объята

Вот-вот рванёт боекомплект

А жить так хочется, ребята

И вылезать уж мочи нет

Нас извлекут из-под обломков

Поднимут на руки каркас

И залпы башенных орудий

В последний путь проводят нас

И похоронка понесётся

Родных и близких известить

Что сын их больше не вернётся

И не приедет погостить

От горя мама зарыдает

Слезу рукой смахнёт отец

И дорогая не узнает

Какой танкисту был конец

Никто не скажет про атаку

Про мины режущий аккорд

Про расколовшиеся траки

И выстрел пушки прямо в борт

И будет карточка пылиться

На полке пожелтевших книг

В военной форме, при петлицах

И ей он больше не жених.

— Надо же, — помолчав немного, сказал Бойко сам себе, а потом, глянув на меня, предложил. — Давай махнём?

— Что махнём? — не понял я сути вопроса. Вместо ответа капитан подскочил на одной ноге к шкафу и достал оттуда бутылку водки и пару стаканов. Пить мне вовсе не хотелось, тем более, что я был, как всегда, "на колёсах" и домой пришлось бы возвращаться пешком. С другой стороны, глядя на реакцию военпреда, я так и не сделал никаких выводов относительно его предполагаемого "попаданчества". Хотя, немного успокоившись и подумав, я сообразил, что песня довоенная, а скорее всего и дореволюционная, судя по её "шахтёрским" вариантам.

— За танкистов. Мы, танкисты, особый народ. И ты тоже, гляжу, наш человек, раз песни такие сочиняешь. Это ж надо так ладно "Коногона" переделать! Слыхал я раньше, как машинисты на свой лад её пели, но про нас и подумать не мог. А ты, прямо на ходу! Я, знаешь, опять, как в бою побывал, аж мурашки по коже. А ты то, ты!? Ты откуда это знать можешь!? Бронепоезд бронепоездом, но танки — совсем другое дело! А чувство такое, будто мы в одной машине были! — прорвало капитана.